В. А. Бронштэн

СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ И ДАВЛЕНИЕ НА АСТРОНОМИЮ

 

© В.А.Бронштэн

 

История советской астрономии – тема весьма обширная и разносторонняя. Ей посвящены и монографии (1), и объемистые сборники (2), приуроченные, как правило, к "круглым датам" установления Советской власти, и множество других изданий, в числе которых – работы по истории крупнейших советских обсерваторий и институтов (3), биографические очерки о деятельности виднейших астрономов.

Как правило, развитие астрономии в нашей стране за годы советской власти изображается в этих работах в приподнятых тонах. Подчеркивается большая помощь государства науке: выделение средств, строительство новых и развитие старых обсерваторий, заказ (порой за рубежом) новых крупных инструментов, внимание к подготовке кадров молодых ученых и к деятельности астрономов, и т.д.

При этом до самых последних лет замалчивались или искажались факты иного рода.

Лишь в самые последние годы об этом стало возможно писать открыто. Хотя многие из безвинно погибших советских астрономов были реабилитированы посмертно вскоре после XX съезда КПСС, а находившиеся еще в лагерях ГУЛАГ'а были тогда же освобождены, в печати освещать эту тему было невозможно до самого начала перестройки. Поэтому следует приветствовать выход из печати книги о Нумерове (4), ряда статей о Герасимовиче (5) и о других репрессированных астрономах (6), а также мемуаров немногих свидетелей этих трагических событий (7).

Однако, до сих пор все внимание исследователей сосредоточивается на репрессиях 1936-1937 гг. над астрономами Пулкова и Ленинграда. Безусловно, это самая мрачная глава их трагической повести, но не единственная.

 

 

Дело В.В.Стратонова

 

Всеволод Викторович Стратонов (1869-1938) был одним из наиболее талантливых русских астрофизиков рубежа XIX и XX столетий. Ученик А.К.Кононовича и Ф.А. Бредихина, он за 10 лет своей работы в Ташкентской астрономической обсерватории (1895-1904), куда он был направлен по рекомендации Бредихина, получил обширный наблюдательный материал: более 400 фотографий звездного неба, Млечного пути, звездных скоплений и туманностей, переменных звезд, малой планеты Эрот в ее период сближения с Землей, солнечной поверхности. Он изучил характер вращения Солнца, связь рассеянных звездных скоплений с окружающими их туманностями, открыл звездные облака в нашей Галактике (8).

Болезнь глаз заставила его прервать свою плодотворную деятельность астронома-наблюдателя и уехать на Кавказ, где он поступил на государственную службу и в то же время писал учебники и научно-популярные книги по астрономии. За некоторые из них он получал премии, как от государства, так и от Русского астрономического общества.

После революции Стратонов переезжает в Москву, становится профессором Московского университета, а затем деканом физико-математического факультета. По отзывам его студентов, читал лекции он интересно (10).

Его заметили и пригласили на работу в Наркомпрос, консультантом научного отдела. Ему поручили курировать все дело издания научной литературы в стране. Одновременно он был консультантом Государственной публичной библиотеки.

Весной 1920 г. Стратонов выступил с инициативой создания на юге России Главной астрофизической обсерватории, оснащенной современными приборами. Научный отдел Наркомпроса запросил мнение по этому вопросу виднейших астрономов страны. Проект Стратонова поддержали академик Белопольский, члены-корреспонденты Иванов и Тихов, профессора Михайлов, Блажко, Михельсон (физик) и другие (11).

Тогда же обозначился и горячий противник проекта. Это был член коллегии Научного отдела Наркомпроса, астроном по образованию В.Т.Тер-Оганезов (1890-1962). Его аргументация сводилась к тому, что-де новая обсерватория может создать ненужный параллелизм с работой Пулковской обсерватории. Выступление на заседании временного оргкомитета директора Пулковской обсерватории А.А.Иванова отвело этот довод. В начале 1921 г. был утвержден оргкомитет Главной астрофизической обсерватории во главе с Стратоновым (преобразованный в 1923 г. в институт), вышел первый том "трудов" обсерватории, успешно прошла экспедиция по выбору места для ее строительства во главе с В.Г.Фесенковым (будущим академиком, 1889-1972) (См.: 2, с.30).

Между тем, в феврале 1921 г. резко осложнилась обстановка в университете. Новый устав вузов, принятый Наркомпросом, низкие ставки профессоров, необеспеченность лабораторий приборами – все это вызвало волну профессорских забастовок в московских вузах. Организатором забастовки в МГУ выступил Стратонов. В числе ее участников были такие крупные ученые, как академик Павлов (геолог), профессора Гулевич (биохимик, в дальнейшем академик), Костицын (математик и астроном). Круг (директор Электротехнического института), Рамзин (директор Теплотехнического института) и другие. Участники забастовки были приняты заместителем председателя Совнаркома Цюрупой, в результате чего были приняты меры к улучшению условий труда и быта ученых и преподавателей вузов, а забастовка была прекращена (12).

Тем не менее, в октябре 1922 г. Стратонов был включен в число ученых и писателей, которые подлежали высылке из Советского союза за их "контрреволюционные" взгляды. В основном высылались историки, философы, социологи. Из астрономов Стратонов выслался один. Почему же именно он? Как организатор профессорской забастовки? Но никто больше из названных участников забастовки выслан не был. У нас нет точных доказательств, но представляется вероятным, что руку к этому делу приложил упоминавшийся выше Тер-Оганезов. В качестве дополнительного довода в пользу этого предложения можно привести такой факт: в начале 1940 г. в беседе с автором этой статьи Тер-Оганезов поставил себе в заслугу, что он в 20-е годы "боролся со Стратоновым". Составление списков высылаемых продолжалось не менее 5 месяцев. Еще в мае 1922 г. Ленин в письме к Дзержинскому (13) просил отнестись к отбору высылаемых с большой осторожностью. К сожалению, это указание Ленина не было выполнено.

 

 

Астрономы-эмигранты

 

В.В.Стратонов был выслан из нашей страны насильно. Но целый ряд астрономов выехали совершенно добровольно. Это произошло в 20-е – 30-е годы. Выехавших за границу можно разделить на две группы.

После распада российской империи на ее западных окраинах образовалось несколько независимых государств: Польша, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия. Поэтому можно понять тех ученых, которые пожелали выехать к себе на родину. Так, эстонец Э.К.Эпик (1893-1985), до этого работавший в Москве и Ташкенте, выехал в 1921 г. в Эстонию, где работал до 1944 г. в Тартуском университете. В 1948 г. Эпик переехал в Северную Ирландию, где и проработал до конца своих дней.

Поляк Т.А.Банахевич (1882-1954) вернулся в 1918 г. в Польшу, финн И.Бонсдорф (1879-1950) – тогда же в Финляндию. Оба они успешно работали в этих государствах, используя опыт, полученный в свое время в Пулкове и в Казани. Чех И.И.Сикора (р.1870), работавший в Юрьеве (Тарту) и в Ташкенте, переехал на родину – в Чехословакию, где продолжал начатые в Ташкенте исследования метеоров.

Вторая группа – это русские астрономы, покинувшие свою родину и завершившие свою научную деятельность на чужбине. К этой группе относятся Н.Ф.Бобровников, А.Н.Высотский, Г.А.Гамов, С.И.Гапошкин, В.А.Костицын и О.Л.Струве[1].

Николай Федорович Бобровников (1896-1988) учился в 1918 г. в Харьковском университете у Струве, внука основателя Пулковской обсерватории В.Я.Струве. Вскоре Бобровников был мобилизован в армию Деникина. В мае 1920 г., после краха деникинской армии, он был вывезен англичанами на Кипр, откуда добрался до Чехословакии, где и завершил свое астрономическое образование под руководством Стратонова и Сикоры. В 1925 г. он переехал в США, где работал в Йеркской и Ликской обсерваториях, а затем в обсерватории Перкинс, занимаясь исследованиями комет и астероидов (14).

Александр Николаевич Высотский (1888-1973) после окончания Московского университета два года работал в Пулковской обсерватории (1913-1915), после чего был призван в армию. После революции он уехал в США, окончил там университет штата Вирджиния и начал работать на обсерватории Линдер Мак-Кормик, изучая собственные движения звезд (15). Он не терял связи с родиной и время от времени присылал статьи для "Русского астрономического календаря", издававшегося Нижегородским кружком любителей физики и астрономии. В этом издании 1927–1934 гг. были опубликованы три его статьи.

Судьба Отто Людвиговича Струве (1897-1963) сперва во многом напоминает судьбу Бобровникова. Он также учился в Харьковском университете под руководством своего отца Л.Струве, который 25 лет был директором Харьковской обсерватории. Подобно Бобровникову, О.Струве был мобилизован в деникинскую армию, в 1920 г. выехал из Крыма в Константинополь, откуда и перебрался в США. Там, по окончании образования и после защиты диссертации, он быстро выдвинулся и как ученый, и как организатор науки. Он был директором нескольких крупных американских обсерваторий, в 1952–1955 гг. был президентом Международного астрономического союза. О.Струве выполнил ряд важных научных исследований совместно с советскими астрономами Б.П.Герасимовичем, Г.А.Шайном, К.Ф.Огородниковым. Две его книги (с соавторами) были изданы уже в 60-е годы в СССР в русском переводе. Он всегда высоко ценил русскую и советскую астрономию, писал статьи о ней и об отдельных астрономах нашей страны (16).

Сергей Илларионович Гапошкин (1898-1984), уроженец Евпатории, не сумел завершить образование в России, был призван в 1917 г. в царскую армию, а потом служил в белой армии Деникина. В 1920 г. выехал в Турцию, где стал... садовником персидского шаха Каджарской династии, находившегося в этой стране в изгнании. В 1923 С.Гапошкин переехал в Германию, в 1927 г. окончил в Берлине основанный Стратоновым Русский научный институт. Там же в 1932 г. получил степень доктора философии и в 1933 г. переехал в США, поступив в Гарвардскую обсерваторию, где работал в 1933-1939 г. ассистентом, в 1939-1948 гг. научным сотрудником, с 1948 г. занимал должность астронома. В 1934 г. он женился на Цецилии Пайн (1900-1979), также работавшей на Гарвардской обсерватории, а по уровню и значению своих исследований превзошедшей своего супруга. Впрочем, многие работы они выполнили вдвоем. Гапошкин изучал переменные звезды (две его работы в этой области в 1949-1956 гг. были опубликованы в советском издании "Переменные звезды"), новые, спектрально- и затменно-двойные звезды, шаровые звездные скопления, галактики (в том числе Млечный путь и Магеллановы облака) (17).

Таким образом, пути Бобровникова, Струве, Гапошкина, заставившие их покинуть родину, были одинаковы: служба в белой армии – бегство – получение образования в Европе – отъезд в Америку – научная работа в США.

Иначе сложилась судьба Костицына и Гамова. Владимир Александрович Костицын (1883-1963) окончил математическое отделение физико-математического факультета Московского университета накануне революции 1905 г., активно участвовал в революционных событиях и в том же 1905 г. эмигрировал в Женеву. В 1914 г. он вернулся в Россию, был мобилизован в армию, а в 1917 г. был избран комиссаром полка. В начале 20-х гг. Он избирается профессором математики химического факультета МГУ (18). Одновременно он активно участвует в работе оргкомитета Главной астрофизической обсерватории, публикует в ее трудах свои исследования шаровых звездных скоплений (19). После организации Государственного астрофизического института (ГАФИ) Костицын возглавляет в нем теоретический отдел. В эти годы он тесно сотрудничает с Вернадским (См. 18). Будучи превосходным математиком, специалистом по интегральным уравнениям, Костицын считал, что математические методы должны найти широкое применение в самых различных областях знания (См.: 18).

В 1928 г. он выпустил брошюру "Успехи астрономии в СССР" (20). Описывая в ней достижения астрономии в нашей стране за первые 10 лет Советской власти, Костицын завершает брошюру такими словами: "Необходимо... провести полностью геодезическое и геофизическое изучение СССР, понимая под этим не только геодезическую съемку, но и службу широт и долгот, сейсмическую и гравитационную службу. Далее, следует обеспечить своевременное печатание наблюдений и трудов наших обсерваторий и институтов. Тогда наша наука займет достойное место и мощь ее будет достойна мощи великого государства". Кто из советских астрономов не подписался бы под этими словами?

В том же 1928 г. Костицын выехал в научную командировку в Париж, но до 1930 г. оставался в штате ГАФИ и состоял членом редколлегии "Астрономического журнала". Лишь в 1930 г. он сообщил, что возвращаться в СССР не намерен.

Какие причины побудили Костицына порвать с родной страной и с работой в институте? (За 35 лет жизни во Франции он не возвращался к астрономическим проблемам, занявшись математикой, математической биологией и климатологией). Очевидно он предчувствовал, к чему приведет "великий перелом", осуществленный на его родине под "мудрым руководством" Сталина. Несомненно, на него повлияли и первые репрессии в отношении ученых и инженеров (шахтинское дело, процесс "Промпартии", дело РОЛМ, о котором мы расскажем дальше). Ведь Костицын хорошо знал Л.К.Рамзина, главного обвиняемого на процессе "Промпартии", вместе с ним работал в МГУ и участвовал в профессорской забастовке. Знал он и деятелей РОЛМ.

Георгий Антонович Гамов (1904-1968) был на два десятка лет моложе Костицына. Это был, несомненно, гениальный ученый. Ему принадлежит несколько кардинальных открытии в области теоретической физики, но он был и выдающимся астрофизиком, автором теории "горячей Вселенной".

Он родился в Одессе в семье учителей и сперва поступил в Новороссийский (Одесский) университет, но в 1923 г. переехал в Ленинград и в 1926 г. окончил ленинградский университет, после чего был зачислен в аспирантуру. В эти годы он близко сошелся с Л.Д.Ландау и М.П.Бронштейном (21).

Летом 1928 г. Гамов выехал в зарубежную командировку в Гёттинген (Германия), затем заехал в Копенгаген, где познакомился с Нильсом Бором. В мая 1929 г. Гамов вернулся в СССР. За время работы в Гёттингене он открыл туннельный эффект и выполнил ряд других важных исследований. В сентябре 1929 г. он выехал во вторую заграничную научную командировку. За два года поработал в Кембридже у Резерфорда, побывал в Швейцарии и в Дании у Бора. Результатом его научной работы за рубежом было около 15 первоклассных статей.

Много позже Гамов писал в своей автобиографии: "Я узнал, что в течении почти двух лет моего отсутствия произошли большие изменения в отношении советского правительства к науке и ученым... Наука была подчинена официальной государственной философии диалектического материализма... " (22) и хотя после возвращения из второй заграничной командировки Гамов имел интересную работу: он преподавал в ЛГУ, в Радиевом институте, в Физтехе, он вместе с женой начал серьезно думать о выезде из СССР. В 1933 г. Гамов был избран членом-корреспондентом АН СССР. Вскоре ему предложили поехать на Международный Сольвеевский конгресс в Брюссель. Но нужно было получить разрешение на поездку с женой. Гамов обратился к Бухарину, который устроил ему прием у Молотова (тогда – председателя Совнаркома). Несмотря на обещание Молотова, паспорт для жены Гамов получил с большим трудом (См.: 22). В октябре 1933 г. чета Гамовых выехала в Брюссель. После конгресса они побывали в Копенгагене у Бора, в Париже у Марии Кюри и в Кембридже у Резерфорда. Затем Гамов с женой уехали в США, где он зарегистрировался в советском консульстве и более года поддерживал с ним контакт. Лишь в 1934 г. он окончательно объявил, что на родину не вернется.

С этих пор Георгий Антонович превратился в Джорджа Гамова, профессора физики Университета им. Дж.Вашингтона. В период работы там он сделал свои крупнейшие открытия (теория эволюции звезд с ядерными источниками энергии, механизм рождения нейтрино в звездах, модель "горячей Вселенной", теория бета-распада и другие).

Если для Бобровникова, Гапошкина, Струве причиной выезда была служба в белой армии, боязнь возмездия (а, возможно, и неприязнь к советскому строю), то Костицын и Гамов созревали в своем решении постепенно, под влиянием изменения политической обстановки в стране.

 

 

Дело РОЛМ

 

Ещё в 1909 г. известный революционер-народоволец и ученый Н.А.Морозов (1854-1946) организовал Русское общество любителей мироведения (РОЛМ), призванное объединить всех любителей астрономии страны. Филиалы РОЛМ возникли во многих городах России. С 1912 г. общество начало издавать свой печатный орган – журнал "Мироведение" (23). Его редактором до 1930 г. был метеоролог и астроном, известный историк науки Даниил Осипович Святский (1881-1940), автор капитального исследования "Астрономические явления в русских летописях" (1915).

Первые 12 лет после революции общество работало нормально. Регулярно проводились общие и секционные собрания, организовывались научные экспедиции, издавались, помимо журнала, труды общества. В обществе царила атмосфера дружеского общения.

Ученый секретарь РОЛМ В.А.Казицын имел привычку вести дневник, в котором он, между прочим, аккуратно записывал, кто и что говорил на чаепитиях. Не все в действиях и решениях властей было по душе членам общества, и многие откровенно это высказывали. К несчастью, дневник Казицына попал в руки сотрудников ГПУ.

Весной 1930 г. был арестован Святский. Журнал "Мироведение" был переведен в Москву и его ответственным редактором был утвержден Тер-Оганезов (тот самый, который боролся против проекта Главной астрофизической обсерватории), весь состав редколлегии был обновлен (24). Административным решением Ленгубисполкома в декабре 1930 г. РОЛМ было закрыто (25).

Казицын в письмах, полных тревоги извещал о ходе событий председателя РОЛМ, 76-летнего Н.А.Морозова, находившегося в своей усадьбе Борок Ярославской области. Но Морозов ничем не мог помочь.

В № 2 "Мироведения" за 1930 г., подготовленном к печати еще Святским, но вышедшем в свет без его фамилии, была опубликована первая часть статьи Н.М.Штауде (1888-1980) "Атмосфера Земли". Вторая часть этой статьи так и не вышла в свет. На запросы читателей Тер-Оганезов ответил редакционной заметкой под названием "Об астрономическом зубре" (26). Выяснилось, что Штауде, человек, глубоко религиозный, написала в новую редакция "Мироведения" просьбу не печатать ее статей и заметок, имевшихся в портфеле редакции, поскольку одной из задач, провозглашенных обновленной редколлегией, была активная антирелигиозная пропаганда. Удовлетворив эту ее просьбу, редакция заявила: "Гр. Штауде, не будучи в рядах безбожников, будучи религиозной, ставит дикое для наших условий требование, чтобы те учреждения, в которых она работает, тоже не были в рядах учреждений, ставящих перед собой антирелигиозные цели". Где же, в каких учреждениях работает Штауде? – ставит вопрос редакция журнала.

Но Штауде к тому времени (середина 1931 г.) уже давно не работала, она была под арестом. Интересно, что бы написал в своем журнале Тер-Оганезов, если бы узнал, что член-корр. АН СССР Г.А.Тихов (1875-1960), всемирно известный ученый, был тоже глубоко религиозным человеком (много позже в Алма-Ате он был даже церковным старостой). Неужели и его Тер-Оганезов назвал бы "астрономическим зубром"? Впрочем, Тихов, активный член РОЛМ, в 1931 г. тоже был арестован. К счастью, он пробыл под арестом только два месяца (27). Несколько месяцев просидел в тюрьме В.В.Шаронов (1901-1964), известный астроном, исследователь планет. В конце 1930 г. были арестованы Казицын и Муратов, заместитель председателя РОЛМ.

Святского и Казицына после длительного содержания в тюрьме судили и послали на строительство Беломорско-Балтийского канала. Оба они в письмах к Морозову с оттенком иронии называли себя "каналоармейцами" (28). Святскому повезло больше. Сначала его освободили от общих работ и назначили (по специальности) метеорологом, а потом освободили досрочно в 1932 г. Но три года спустя о нем вспомнили и в феврале 1935 г. вместе с женой в административном порядке выслали в Алма-Ату (29). Там Святский работал по специальности (метеорологом), не был лишен избирательных прав, вел научную работу. Но в 1937 г. его уволили без особых оснований ("в виду несоответствия..."). Год он ходил без работы, писал письма в Главное управление Гидрометслужбы, обращался к Молотову. Наконец 1 августа 1938 г. его принял вновь назначенный нарком земледелия Казахской ССР А.Д.Бектасов и назначил агрометеорологом в Актюбинск. Там в январе 1940 г. Святский скоропостижно скончался. Его вдова М.Ф.Святская в мае 1940 г. сдала архив мужа в Географическое общество СССР, где он находится и поныне.

Еще в 1938 г. Святский послал свой большой труд "Очерки по истории астрономии в Древней Руси" академику Вернадскому, с которым был знаком еще с 20-х годов. Академики Вернадский, Фесенков принимали меры к изданию этой работы Святского, но безрезультатно (30). Только в 60-е годы, благодаря усилиям П.Г.Куликовского, этот труд был опубликован в трех последовательных выпусках "Историко-астрономических исследований" (31).

Труднее сложилась судьба Владимира Алексеевича Казицына. Сначала он, как и Святский, был "каналоармейцем". Отбыв недолгий в те годы срок, он получил распоряжение выехать на жительство в Саратов. Оттуда он написал письмо Н.А.Морозову (32). И... исчез. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Нина Михайловна Штауде окончила в 1914 г. Высшие женские курсы в Петрограде и в 20-е годы уже получила известность как исследователь метеоров, астероидов, а также оптики атмосферы. В начале 1931 г. она была арестована, затем сослана в Рыбинск. В течение четырех лет она не могла публиковаться. Ее то выпускали, то сажали опять. Наконец, летом 1934 г. она получила возможность работать в Пулковской обсерватории. Там она провела большой цикл наблюдений яркости сумеречного неба. В 1935-1936 гг. она опубликовала четыре больших работы по атмосферной оптике и физике метеоров, включая монографию по исследованию верхней атмосферы сумеречным методом (См.: 27).

И снова – почти десятилетний перерыв в научной деятельности. Нину Михайловну (как и Святского) подвергают административной высылке (в Уфу), снова лишают свободы. Наконец, во время войны она (вместе с матерью) попадает в Алма-Ату, где ее осенью 1944 г. (на свой страх и риск) берет на работу во вновь организованный Институт астрономии и физики АН Казахской ССР академик Фесенков, давно знавший Штауде по ее трудам и руководивший в течении ряда лет ее научной деятельностью.

В 1945-1950 гг. Штауде продолжает работы по теории яркости дневного и сумеречного неба, применяет сумеречный метод к изучению верхних слоев атмосферы. Уже готова докторская диссертация, но... ей не дают защититься (См.: 27).

И Штауде не выдерживает. Она бросает науку, переезжает в свой родной город Елец и там постригается в монахини.

 

 

Дела московские

 

События, происходившие в 1930-м году в Ленинграде, затронули и Москву, хотя в гораздо меньшей степени. Основанный в 1923 г. Государственный астрофизический институт (ГАФИ) – преемник оргкомитета Главной астрофизической обсерватории, возглавлявшейся Стратоновым, – подвергся "чистке". И провел ее не кто иной, как уже не раз упоминавшийся Тер-Оганезов, назначенный заместителем директора института (директором был Фесенков).

Вот как рассказывал об этом сам Тер-Оганезов на заседании партийно-комсомольской группы Московского отделения Всесоюзного астрономо-геодезического общества 9 апреля 1938 г.: "Десять лет тому назад партия и Советская власть послали меня привести Астрофизический институт в "христианский вид". Я попал туда как в стан врагов. Единственным на кого я мог положиться, был Ю.В.Филиппов[2], но основное я провел один. В этом институте получали зарплату В.В.Стратонов, высланный в 1922 г., и В.А.Костицын (невозвращенец). Руководители института (В.Г.Фесенков и другие) затаили против меня злобу с тех пор. Я горд, что они меня клюют. Я считаю, что я правильно выполнил свою работу" (33).

Результатом этой "правильно выполненной работы" было распоряжение по сектору науки Наркомпроса от 25 сентября 1930 г. об освобождении члена-корр. АН СССР Фесенкова от обязанностей директора института. Костицын был исключен из состава редколлегии "Астрономического журнала" и на его место был введен... Тер-Оганезов. Исполняющим обязанности директора ГАФИ был назначен профессор Орлов. А через 9 месяцев ГАФИ был объединен с Астрономической обсерваторией МГУ и Астрономо-геодезическим институтом в Государственный астрономический институт им. Штернберга (ГАИШ), директором которого был утвержден математик А.А.Кончеев (1884-1940) – (См.: 3). Но при этой реорганизации не удержался и Тер-Оганезов: с ним поступили по принципу "мавр сделал свое дело, мавр может уйти".

Спустя пять лет Фесенков вновь занял кресло директора института – уже будучи академиком. Но самые главные испытания были у него еще впереди.

Некоторые московские астрономы подверглись необоснованным репрессиям. Был арестован (к счастью, ненадолго) астрофизик Б.А.Воронцов-Вельяминов (р. 1904). Похлебал тюремной баланды астроном, редактор и библиограф С.А.Шорыгин (1902-1961). Но все это было только прелюдией к большой трагедии 1936-1937 гг., постигшей советскую астрономию.

 

 

Репрессии в Пулкове и в Ленинграде

 

После убийства Кирова (1 декабря 1934 г.) в Ленинграде прошла волна репрессий. Были сосланы все, кто ранее сидел (в их числе Святский и Штауде). После второго процесса Зиновьева и Каменева (август 1933 г.) репрессии усилились. Они затронули, главным образом, старые партийные кадры, военных, чекистов, хозяйственников, но брали и инженеров, и ученых, и других представителей интеллигенции.

Пострадали и астрономы. Одним из первых был арестован директор Астрономического института АН СССР (и его организатор) член-корр. АН СССР Борис Нумеров (1891-1941). Это был универсальный ученый: специалист в области астрометрии, небесной механики, гравиметрии. Его связи с гравиметристами-практиками (среди которых тоже были репрессированные) и привели к его аресту в конце октября 1936 г (См.: 4).

Буквально через несколько дней, 7 ноября были арестованы ведущие пулковские астрономы: заведующий сектором астрофизики И.А.Балановский (1885-1937), известные астрометристы Н.В.Комендантов (1895-1937) и П.И.Яшнов (1874-1940). Спустя месяц, 4 декабря 1936 года за ними последовали молодые астрофизики Д.И.Еропкин (1908-1939) и Н.А.Козырев (1908-1983), а также заместитель директора обсерватории Н.И.Днепровский (1887-1937). В феврале 1937 г. был арестован ученый секретарь обсерватории М.М.Мусселиус (1884-1938), в мае – талантливый астрофизик, исследователь Солнца Е.Я.Перепелкин (1906-1938).

24 мая 1937 г. выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР в закрытом заседании приговорила Нумерова, Днепровского, Балановского, Комендантова, Яшнова, Еропкина, Козырева и Мусселиуса к 10 годам тюремного заключения. Несколько позже спецколлегией Ленинградского областного суда, также в закрытом заседании, был осужден на 5 лет тюрьмы и Перепелкин (См.: 6).

Но фактически отбыл назначенный ему срок и вышел в 1946 г. на свободу только один из них – Козырев. По приговорам "особых троек" были расстреляны в январе 1938 г. Е.Перепелкин и Мусселиус, в январе 1939 г. – Еропкин. В мае 1940 г. в тюрьме г. Дмитровско-Орловского скончался 66-летний Яшнов. Судьба Днепровского, Балановского и Комендантова не установлена (См.: 6).

Директор Пулковской обсерватории Борис Петрович Герасимович (1891-1937) чувствовал, что тучи сгущаются и над его головой. Сохранилось его письмо к Морозову от 21 июня 1937 г. (т.е. после всех арестов), в котором он вежливо просит отложить встречу и обсуждение интересовавших Морозова научных вопросов до осени (34). Возможно, он надеялся, что если до осени его не тронут, значит его решили оставить в покое. Этой надежде не суждено было сбыться: ровно через десять дней после письма к Морозову, 30 июня 1937 г. Герасимович был арестован и 30 ноября того же года расстрелян (См.: 5).

Позже всех, в конце 1937 г., был арестован (в числе большой группы физиков из Ленинградского университета) Матвей Петрович Бронштейн (1906-1938), талантливый физик и астрофизик, друг Ландау и Гамова. В феврале 1938 г. он был расстрелян (См.: 6). Нет сомнений, что такая же судьба постигла бы и Гамова, если бы он остался в СССР.

За что же погубили пулковских и ленинградских астрономов? В статье в журнале "Мироведение" № 6 за 1937 г. под характерным названием "За искоренение до конца вредительства на астрономическом фронте" (35), написанной Тер-Оганезовым, в вину Герасимовичу вменялось невыполнение обязательств по международным проектам и "вредительство" в деле подготовки к наблюдениям полного солнечного затмения 19 июня 1936 г. (Герасимович возглавлял комиссию по подготовке к этим наблюдениям). Но наблюдения затмения были подготовлены отлично и прошли успешно, о чем подробно сообщал журнал "Мироведение" (№ 5 за 1936 г.). Еще одно обвинение состояло в том, что медленно продвигается поиск места для строительства большой южной обсерватории, а несколько обследованных мест были признаны непригодными. Якобы "вредитель" Герасимович намеренно посылал группы наблюдателей в заведомо непригодные места.

Это обвинение в устах Тер-Оганезова звучит по меньшей мере нелепо, особенно, если вспомнить, какие усилия приложил в свое время Тер-Оганезов для того, чтобы провалить проект строительства Главной астрофизической обсерватории, предложенный Стратоновым. Состоявшийся в марте 1937 г. пленум Астрономического совета АН СССР поручил дальнейшее руководство работами по выбору места для южной обсерватории Тер-Оганезову, что однако нисколько не продвинуло эти работы, да и не могло продвинуть, потому что Тер-Оганезов был абсолютно некомпетентен в вопросах астроклимата (который и определял, в основном, пригодность того или другого места для размещения там астрономической обсерватории). С учетом всего этого логичнее было бы именно Тер-Оганезова, а не Герасимовича, считать вредителем. Ведь он действительно причинил вред советской астрономии, и вред немалый.

В октябре 1937 г. в Москве состоялась сессия Астрономического совета АН СССР (36). Она открылась докладом Тер-Оганезова, посвященным 20-летию Октябрьской революции. В политической резолюции, принятой пленумом, а также в резолюциях по отдельным докладам, отмечается "гнусная вредительская роль изменников родине на астрономическом фронте", их попытки "дезорганизовать" работу по изучению результатов наблюдения затмения и другие смертные грехи.

Другая резолюция была еще раньше составлена по результатам проверки работы Пулковской обсерватории специальной комиссией, назначенной Академией наук СССР. Эта комиссия была далеко не первой – в течение года обсерваторию проверяли целых пять комиссий (См.: 35). Последнюю комиссию возглавлял академик Фесенков, но одним из ее членов был Тер-Оганезов. Он-то и подготовил проект резолюции, содержавший, по его собственному заявлению, "острые формулировки" и "политические обвинения". Но непременный секретарь Академии наук СССР Н.П.Горбунов (к моменту публикации статьи (См. 35) уже "бывший") передал этот проект на редактирование Фесенкову, а тот на свой риск и страх смягчил его, выкинув "острые формулировки" и "политические обвинения".

Итак, Горбунов и Фесенков сделали все от них зависящее, чтобы смягчить удар. Честь им за это и хвала. И не их вина, что удар все же последовал.

Николай Петрович Горбунов (1892-1944), бывший секретарь, а затем управляющий делами Совнаркома при Ленине, выдающийся организатор советской науки, тоже был репрессирован. Он был арестован в конце 1937 г. и умер в заключении.

Академик Фесенков после ареста Герасимовича и Горбунова сам каждую ночь ждал ареста. Но дело ограничилось снятием с поста председателя Астрономического совета АН СССР (и роспуском самого совета), а затем, уже в 1939 г., освобождением его от обязанностей директора Государственного астрономического института им. Штернберга.

А Борис Нумеров сидел все эти годы в Орловской тюрьме. Даже там он работал и посылал в Москву, на имя Молотова и Калинина, свои новые работы. Одну из них недавно удалось разыскать и опубликовать. Другие пока не найдены (См.: 6).

Началась Великая Отечественная война. Враг наступал. Создалась угроза городу Орлу. И вот 13 сентября 1941 г. начальник тюрьмы с разрешения начальства вывел всех заключенных во внутренний двор тюрьмы и приказал их всех расстрелять. Так погиб выдающийся советский астроном Нумеров, приняв смерть вместе с эсеркой Марией Спиридоновой, большевиком Христианом Раковским и беспартийным врачом проф. В.Плетневым.

Несколько лет провел в заключении работавший в Астрономическом институте под руководством Нумерова выдающийся небесный механик и историк науки Наум Ильич Идельсон (1885-1951). Были репрессированы жены Герасимовича, Нумерова, Перепелкина.

 

 

Репрессии в Ташкенте

 

После Ленинграда и Пулкова пожалуй наиболее тяжелые последствия сталинских репрессий испытали астрономы Ташкента. В конце 1934 г. исполнилось 60 лет существования Ташкентской астрономической обсерватории. С более чем годовым опозданием журнал "Мироведение" опубликовал статью астронома С.М.Селиванова, посвященную этому юбилею. Мы приведем из нее некоторые отрывки.

"В астрономических работах принял живое участие известный пулковский астроном П.И.Яшнов... Планомерная и продуманная работа на астрографе... ведется В.И.Козловым, развивающим работу по вторичному фотографированию объектов, заснятых 40 лет назад В.В.Стратоновым, что даст исключительно ценный материал для исследования собственных движений в шаровых и рассеянных звездных скоплениях. Им также ведется систематическое фотографирование малых планет в контакте с теоретическими исследованиями, ведущимися в Астрономическом институте в Ленинграде". И далее: "Наблюдения Солнца стали производиться под руководством Н.И.Иванова по специальной программе, разработанной на астрофизической конференции в Ленинграде (май 1930 г.)" (37).

Итак, все "следы" вели в Ленинград. Связи ташкентских астрономов с Пулковской обсерваторией в лице Яшнова и с Астрономическим институтом в лице Нумерова привели молодых астрономов Козлова и Иванова (им обоим было около 30 лет), а вместе с ними и восхвалявшего их деятельность Селиванова к аресту и гибели. К сожалению, их судьбу не удалось пока проследить так, как это было сделано в отношении пулковских астрономов. Известно только, что ни один из них на свободу не вышел.

В статье Селиванова есть еще два места, заслуживающие внимания: "Теоретические работы выдвинули талантливого молодого Н.М.Воронова, превратившегося в стенах обсерватории из скромного самоучки-астронома в теоретика-специалиста". И далее: "Теоретические работы Н.М.Воронова, в особенности его исследования: "Теория движения планеты Веста" и "Теория движения планеты Пандора", уже дали ему мировую известность, и в настоящее время он приглашен в центральную астрономическую обсерваторию в Пулково".

Да, так оно и было. Доклад Воронова на семинаре Пулковской обсерватории в присутствии таких авторитетов, как Нумеров, Субботин, Идельсон, произвел на всех столь сильное впечатление, что ему была присуждена ученая степень кандидата наук без защиты диссертации и он был приглашен Герасимовичем на работу в Пулковскую обсерваторию. Ему был дан год на подготовку докторской диссертации. За два года (1934-1936) он опубликовал 8 научных работ.

И вдруг оказалось, что Воронов был ловким обманщиком, научившимся подделывать научные исследования, придавая им такую внешнюю форму, которая вводила в заблуждение даже опытных специалистов[3]. Разоблачила Воронова скромная сотрудница Пулковской обсерватории В.Ф.Газе, обратившая внимание на значительные расхождения положений планет по формулам Воронова и по данным наблюдений. Когда Герасимович потребовал, чтобы он представил свои вычисления, Воронов повинился, заявив, что никаких вычислений он не проводил, а формулы "вывел" по образу и подобию аналогичных теорий для других планет (См.: 7).

"Дело Воронова" широко освещалось в ленинградских газетах и тоже фигурировало среди обвинений, предъявленных Герасимовичу, а возможно также Нумерову и Идельсону. Но задело оно и ташкентских астрономов, в частности, Селиванова, расхваливавшего этого лжеученого в печати. Пострадал и один из виднейших астрономов Ташкентской обсерватории В.П.Щеглов (1904-1985). К счастью, он пробыл в заключении недолго. В 1941 г. он стал директором Ташкентской обсерватории (ныне – астрономический институт АН УзбССР), а в 1966 г. был избран академиком Академии наук Узбекской ССР.

Что касается Воронова, то его астрономическая деятельность отнюдь не прекратилась после пулковского позора. Вскоре он объявился в Таджикской астрономической обсерватории, где его взял на работу ее директор В.П.Цесевич (1907-1983). Однако каких-либо научных публикаций его больше не появлялось. Не исключено, что после вынужденного ухода Цесевича с поста директора обсерватории в мае 1937 г. Воронов тоже был репрессирован[4].

 

 

Заключение

 

Мы проследили в этом обзоре разные формы давления органов Советской власти на представителей астрономической науки на протяжении первых 25 лет. Эти формы были различными: высылка за пределы страны, ограничение поездок за рубеж, идеологический прессинг, приводивший к добровольной эмиграции, ссылка и лишение свободы на длительный срок, наконец, физическое уничтожение. Как видим, все эти формы не миновали и астрономов, хотя, казалось бы, такая наука как астрономия, весьма далека от политики. Но хорошо известно, что репрессированным ученым (как и всем остальным) вменялись в вину не действительные, а вымышленные "преступления", в которых обвиняемых заставляли "признаваться", применяя варварские методы пыток, шантажа, запугивания и обмана.

Давление на науку продолжалось и в последующие годы. Одной из уродливых форм такого давления явилась лысенковщина. О проявлениях лысенковщины в астрономии в 1948 – 1955 гг. рассказано в другой нашей статье (39).

В заключение нельзя не сказать о дальнейшей судьбе Тер-Оганезова (1890-1962). В конце 30-х годов он начал терять одну позицию за другой. Был расформирован Комитет по заведованию научными и учебными учреждениями, в котором он состоял. В 1938 г. был закрыт журнал "Мироведение", ответственным редактором которого он был[5]. На выборах в правление Московского отделения Всесоюзного астрономо-геодезического общества, которое он возглавлял в течение семи лет, Тер-Оганезов был трижды провален: в 1938, 1939 и 1940 гг. Его вывели из состава астрономического совета АН СССР и из редколлегии "Астрономического журнала". Единственной позицией, которую он сохранил, был пост первого заместителя председателя правления (с 1944 г. – Центрального совета) Всесоюзного астрономо-геодезического общества (ВАГО). Лишь в январе 1955 г., на втором съезде общества, после жаркой дискуссии он был забаллотирован при тайном голосовании на выборах в Центральный совет ВАГО. На этом и кончилась его "астрономическая карьера".

В период "застоя" репрессии против ученых отнюдь не прекратились. Всем известна трагическая судьба академика Сахарова. Были репрессированные "диссиденты" и среди астрономов (например, К.А.Любарский). Выше уже были названы фамилии астрономов, эмигрировавших в этот период из нашей страны. В их числе – такой крупный ученый, как Л.М.Озерной. В наши дни положение выправляется, но медленно. Можно уже не бояться, что вас посадят за чересчур радикальные взгляды, но выехать за границу, даже по приглашению на конгресс, может не всякий. Еще не ликвидирована широко практиковавшаяся система проверки: вопрос – "кого послать, а кого не пущать" – решают чиновники. Но даже если ученого готовы выпустить за границу, для его поездки нужна валюта, а этот фактор, при неконвертируемости рубля, накладывает дополнительные трудности.

От облегчения выезда астрономов в зарубежные обсерватории, институты, на научные форумы выиграла бы прежде всего отечественная наука.

 

 

Список литературы

1. Воронцов-Вельяминов Б.А. Очерки по истории астрономии в СССР. М., 1960.

2. Астрономия в СССР за тридцать лет. М., 1948. – Астрономия в СССР за сорок лет. М., 1960. – Развитие астрономии в СССР за 50 лет. М., 1967.

3. Главная астрономическая обсерватория Академии наук СССР в Пулкове. М.-Л., 1953. – История Астрономической обсерватории Московского университета и ГАИШ. М., 1986. – Соловьев А.В. 25 лет Сталинабадской астрономической обсерватории. – Бюлл. Сталинабадской астрон. обсерв., 1957, № 22-23, с.5-12. – Сто пятьдесят лет Пулковской обсерватории. Л., 1989. – Щеглов В.П. История Ташкентской астрономической обсерватории Академии наук Узбекской ССР. – Труды Ин-та истории естествознания и техники, 1955, т.5, с.337-380.

4. Нумерова А.Б. Борис Васильевич Нумеров. Л., 1984.

5. Еремеева А.И. Жизнь и творчество Бориса Петровича Герасимовича. -"Историко-астрономические исследования", 1989, в.21, с.253-301.

6. Успенская Н.В. Вредительство... в деле изучения солнечного затмения. – "Природа", 1989, № 10, с.86-98.

7. Гневышев М.Н. Свершения и тревоги Пулкова (страницы воспоминаний). – "Историко-астрономические исследования", 1989, в.21, с.342-368. – Мартынов Д.Я. Пулковская обсерватория в годы 1926-1933. – "Историко-астрономические исследования", 1984, в.17, с.425-449.

8. Russian-American astronomer. Sky and Telescope, 1974, V.47, № 3, p.166.

9. Ibid

10. Воронцов-Вельяминов Б.А. Астрономическая Москва в двадцатые годы. –"Историко-астрономические исследования", 1986, в. 18, с.345-370.

11. Стратонов В.В. Главная Российская астрофизическая обсерватория. – Труды ГРАФО, 1922, т.1, с.1027.

12. Иванова Л.Н. Формирование советской научной интеллигенции (1917-1927 гг.). М., 1980.

13. Ленин В.И. Письмо к Ф.Э.Дзержинскому. Полн.собр.соч., т.54, с.365-266.

14. McCutscheon R.A. Stalin’s purge of Soviet astronomers. Sky and telescope, 1989, V.78, № 4, р.352-357.

15. Osterbrook D.E. Nicolas T.Bobrovnikov and the scientific study of comet Halley 1910. Intern. Halley Watch Newslett., 1986, № 9, р.26-33.

16. Струве О., Зебергс В. Астрономия XX века. М., 1968, с.5-11.

17. Svoboda J. Vsevolod Viktorovic Stratonov. Rise Hvezd, 1938, № 7, р.172-174.

18. Костицын В.А. Эволюция атмосферы, биосферы и климата. М., 1984, с.4-7.

19. Костицын В.А. Строение шарообразных звездных куч. – Труды ГРАФО, 1922, т.1, с.28-48.

20. Костицын В.А. Успехи астрономии в СССР. Л., 1928.

21. Андроникашвили Э.Л. Ленинградский период жизни молодого профессора Ландау. Воспоминания о Л.Д.Ландау. М., 1988. с.42-45. – Лисневский Ю.И. Георгий Антонович Гамов. Жизнь в России и СССР. – "Вопросы истории естествознания и техники", 1989, № 1, с.48-55; № 2, с. 97-107.

22. Gamow G. My world line: An informal autobiography. N.Y.: Viking Press, 1970.

23. Бронштэн В.А. Журнал "Мироведение" в московский период (1930 – 1937). –"Историко-астрономические исследования", 1988, в.20, с.373-396.

24. Там же.

25. ЦГАОР г. Ленинграда, ф.1001, оп.6, д.283.

26. Об астрономическом зубре. – "Мироведение", 1931, т.20, № 3-4, с. 112.

27. Штауде Н.М. Автобиография. – "Историко-астрономические исследования" (На рубежах познания Вселенной), 1990, в.22, с.395-466.

28. Архив АН СССР, ф.543, оп.4, д.1659.

29. Архив АН СССР, ф.518, оп.3, д. 1470, л.6.

30. Там же.

31. Святский Д.О. Очерки по истории астрономии в Древней Руси. – "Историко-астрономические исследования", 1961, в.7, с.73-128; 1962, в.8. с.9-82; 1966, в 9 с. 11-124.

32. Архив АН СССР, ф.543. оп.4, д.755.

33. Протокол партийно-комсомольской группы МОВАГО от 9 апреля 1938 г. Архив автора.

34. Архив АН СССР, ф.543, оп.4, д.413.

35. За искоренение до конца вредительства на астрономическом фронте. – "Мироведение", 1937, т.26, № 6, с.373-377. – Зверев М.С. Пленум Астрономического совета Академии наук СССР 16-17 марта 1937 г. – "Астрономический журнал", 1937, т. 14, № 3, с.245-248.

36. Пленум астрономического совета АН СССР. – "Мироведение", 1937, т.26, № 6, с.420-421.

37. Селиванов С.М. Шестьдесят лет Ташкентской астрономической обсерватории. – "Мироведение", 1936, т.35, № 2, с.115-120.

38. Воронов Н.М. Работы Ташкентской астрономической обсерватории в области теоретической астрономии и небесной механики за 1923 – 1934 гг. – Труды Ташкент. астрон. обсерв., 1935, т.5, с.95-105.

39. Бронштэн В.А. "Раковая опухоль". – "Историко-астрономические исследования" (На рубежах познания Вселенной), 1990, в.22, с.301-310.

40. Архив АН СССР, ф. 543, оп.4, д. 1854.

 

 

Источник: В.А.Бронштэн. Советская власть и давление
на астрономию // Философские исследования, 1993, № 3, 207-223.

 



[1] В годы застоя нашу страну покинули также астрономы И.Д.Купо, К.А.Любарский, Ю.И.Мейкояр, Л.М.Озерной, И.М.Хаимов. – Авт.

[2] Филиппов Элий Владимирович (1903-1964), астроном, специалист по физике комет, в дальнейшем работая в ЦНИИГАиК по аэрофотограмметрии. – Авт.

[3] Автор ознакомился с обзором работ Ташкентской обсерватории по теоретической астрономии за 1923 – 1934 гг., написанным Н.М.Вороновым (38). Обзор написан весьма квалифицированно, а его автор, излагая различные методы исследования, просто блещет эрудицией. – Авт.

[4] В отчете Таджикской астрономической обсерватории за 1937 г. Воронов не фигурирует; отчет обсерватории за 1936 г. опубликован не был. – Авт.

[5] Любопытно, что в письме к Н.А.Морозову в 1939 г. Тер-Оганезов приписывает закрытие этого журнала... действиям "врагов народа" (40) – Авт.